Увы, когда с годами стал я старше,
со мною стали суше секретарши

Состариваясь в крови студенистой,
Система наших крестиков и ноликов 
доводит гормональных оптимистов 
до геморроидальных меланхоликов.

Кэгда во рту десятки пломб - 
ужели вы не замечали, 
как уменьшается апломб 
и прибавляются печали?

Душой и телом охладев, 
я погасил мою жаровню;
еще смотрю на нежных дев, 
а для чего - уже не помню.

Возвратом нежности маня, 
не искушай меня без нужды;
все, что осталось от меня, 
годится максимум для дружбы.

Покуда мне блаженство по плечу, 
пока из этой жизни не исчезну - 
с восторгом ощущая, что лечу, 
я падаю в финансовую бездну.

Стократ блажен, кому дано 
избегнуть осени, в которой 
бормочет старое гавно, 
что было фауной и флорой.

Летят года, остатки сладки, 
и грех печалиться. 
Как жизнь твоя? Она в порядке, 
она кончается.

Сделать зубы мечтал я давно -
обаяние сразу удвоя,
я ковбоя сыграл бы в кино,
а возможно - и лошадь ковбоя.

Глупо жгли мы дух и тело 
раньше времени дотла;
если б молодость умела, 
то и старость бы могла.

Ослабеет жизненный азар, 
ужалось время, и похоже, 
что десять лет тому назад 
я на пятнадцать был моложе.

Наступила в судьбе моей фаза 
упрощения жизненной драмы:
я у дамы боюсь не отказа, 
а боюсь я согласия дамы.

Так быстро проносилось бытие, 
так шустро я гулял и ликовал, 
что будущее светлое свое 
однажды незаметно миновал.

Мне жалко иногда, что время вспять 
не движется над замершим пространством;
я прежние все глупости опять 
проделал бы с осознанным упрямством.

Я беден - это глупо и обидно, 
по возрасту богатым быть пора, 
но с возрастом сбывается, как видно, 
напутствие "ни пуха. ни пера".

У старости душа настороже;
еще я в силах жить и в силах петь, 
еще всего хочу я, но уже - 
слабее, чем хотелось бы хотеть.

Увы, всему на свете есть предел:
облез фасад и высохли стропила;
в автобусе на девку поглядел, 
она мне молча место уступила.

Не надо ждать ни правды, ни морали 
от лысых и седых историй пьяных, 
какие незабудки мы срывали 
на тех незабываемых полянах.

Все-все-все, что здоровью противно, 
делал я под небесным покровом;
но теперь я лечусь так активно, 
что умру совершенно здоровым.

Наш путь извилист, но не вечен, 
в конце у всех - один вокзал;
иных уж нет, а тех долечим, 
как доктор доктору сказал.

Я жил распахнуто и бурно, 
и пусть Господь меня осудит, 
но на плите могильной урна - 
пускай бутыль по форме будет.