Из нас любой, пока не умер он, себя слагает по частям из интеллекта, секса, юмора и отношения к властям. Когда-нибудь, впоследствии, потом, но даже в буквари поместят строчку, что сделанное скопом и гуртом расхлебывает каждый в одиночку. С рожденья тягостно раздвоен я, мечусь из крайности в конец, родная мать моя — гармония, а диссонанс — родной отец. Между слухов, сказок, мифов, просто лжи, легенд и мнений мы враждуем жарче скифов за несходство заблуждений. Кишат стареющие дети, у всех трагедия и драма, а я гляжу спектакли эти и одинок, как хер Адама. В сердцах кому-нибудь грубя, ужасно вероятно однажды выйти из себя и не войти обратно. То наслаждаясь, то скорбя, держась пути любого, будь сам собой, не то тебя посадят за другого. Не прыгай с веком наравне, будь человеком; не то окажешься в гавне совместно с веком. Гляжу, не жалуюсь, как осенью повеял век на ряди белые, и вижу с прежним удовольствием фортуны ягодицы спелые. Хотя и сладостен азарт по сразу двум идти дорогам, нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом, и с Богом. Непросто — думать о высоком, паря душой в мирах межзвездных, когда вокруг под самым боком сопят, грызут и портят воздух. Никто из самых близких поневоле в мои переживания не вхож, храню свои душевные мозоли от любящих участливых галош. Возделывая духа огород, кряхтит гуманитарная элита, издерганная болью за народ и сменами мигрени и колита. С успехами наук несообразно, а ноет — и попробуй заглуши — моя неоперабельная язва на дне несуществующей души. Эта мысль — украденный цветок, просто рифма ей не повредит: человек совсем не одинок — кто-нибудь всегда за ним следит. С душою, раздвоенной, как копыто, обеим чужероден я отчизнам — еврей, где гоношат антисемиты, и русский, где грешат сионанизмом. уходят сыновья, задрав хвосты, и дочери томятся, дома сидя; мы садим семена, растим цветы, а после только ягодицы видим. Живу я одиноко и сутуло, друзья поумирали или служат, и там, где мне гармония блеснула, другие просто жопу обнаружат. Я вдруг утратил чувство локтя с толпой кишащего народа, И худо мне, как ложке дегтя должно быть худо в бочке меда. Смешно, когда мужик, цветущий густо, с родной державой соли съевший пуд, внезапно обнаруживает грустно, что, кажется, его давно ебут. Во всем, что видит или слышит, предлог для грусти находя, зануда — нечто вроде крыши, текущей даже без дождя. На нас нисходит с высоты от вида птичьего полета то счастье сбывшейся мечты, то капля жидкого помета. Мы умны, а вы — увы, что печально, если жопа выше головы, если жопа в кресле. |
|
|
Designe of page |